Когда в 3 часа ночи кто-то начал дёргать ручку входной двери моей квартиры, я вздрогнула. Хотя и не из пугливых.
Второй раз вздрогнула, когда в глазок увидела ходящую как привидение в тонком х/бшном халатике соседку. Открывать дверь было страшновато. Но и проигнорировать увиденное было невозможно.
Она стояла босиком рядом с кучей стащенных в одно место придверных ковриков. Красноречивая картина не предполагала сомнений — она на них пыталась спать.
— А вы можете мою дверь открыть? — спросила меня соседка. — Нет, у меня же нет от неё ключа. — Да?! А у кого есть?
Пересекаемся мы очень редко — живём в разных графиках. Зато теперь я знаю её историю: ей 63, после ковида началась быстро прогрессирующая деменция, мужа или детей нет, только семья брата, которой она видимо не особо нужна.
Вот и в этот раз: зачем-то вечером решила пойти к другой подружке-соседке, дверь захлопнулась, а подружки не оказалось дома — садовая пора в разгаре. В итоге пол ночи провела в коридоре.
Кроме того, что она оказалась не нужна своим родственникам, в этот вечер обе мы оказались не нужны службе спасения (те, что 112). В такой грубой форме со мной последний раз только бомж-забулдыга года три назад пытался разговаривать: «Женщина, вы вообще что хотите? Я тут советы не раздаю! Сами решайте, кто вам нужен: скорая или полиция».
Своё впечатление от такого «спасения» я обозначить могу разве что матом. Благо сотрудники оперативно приехавшей скорой оказались хоть и уставшими, но неравнодушными и точно понимающими, что происходит. По сумме обстоятельств соседку забрали в больницу, и уже там по базам как-то искали родственников.
Факт, что болезнь Альцгеймера и деменция за последнее время и помолодели, и в целом стали более частыми. Да и мимо моей семьи они не прошли — деменция ударила по бабушке: после дедушкиной смерти и частичной утраты зрения и слуха, главным её собеседником стал зомбоящик. Со всеми вытекающими.
Это то, что пугает, что трудно принять. Забывчивость, спутанность сознания и речи, путаница в фактах, что, когда и с кем было, разговоры об одном и том же по кругу, угасание интереса к другим людям и миру… И если пытаться разговаривать с человеком из позиции, что он в норме, то тогда крыша начинает посвистывать уже у тебя…
Не знаю подробностей жизни моей соседки, а вот про бабушку могу сказать, что в её деменции без психосоматического компонента не обошлось. Большую часть жизни она решала вопросы других («мы ради вас старались»), думала, кому, чем и как помочь, оставляя себя на обочине своей жизни. Теперь ситуация полностью перевернулась — уже она не может обойтись без присутствия в её жизни других людей. И идёт это подчас через требование: «Вы должны». Такая вот компенсация.
Важно понимать, что процессы деменции — необратимые. И всё что можно сделать — притормозить их развитие через медицинские препараты, включённые разговоры, психологическую поддержку и на сколько возможно разнообразные занятия (чтобы были задействованы разные органы чувств).
Если же деменция коснулась одиноких соседей, то, как мне кажется, здесь разве что быть чуть более внимательными (с точки зрения безопасности) и отзывчивыми (с точки зрения человечности).
Что же касается истории с соседкой: через пару дней обнаружила её в коридоре уже в одежде и с сумкой, но со всё так же закрытой дверью. Благо, в её сумке нам вместе удалось найти ключ, дверь открыли, захлопывающийся замок замотала ей скотчем. Договорились, что ключ от второго замка она будет носить на верёвочке на шее.
Временно вопрос решили, а вот что дальше будет — даже не знаю.
Этот текст был мною написан примерно год назад, но так и не был опубликован — уж больно тема сложная.
Сейчас, спустя год, я знаю немного больше о процессах деменции, о психологии утраты (и том, как она дважды проживается в семьях, где есть родственники с развивающимся старческим слабоумием) и о том, как помогать клиентам в такой ситуации.
Не стало и моей бабушки.
Хотелось бы, чтобы мой рассказ не столько вызвал грусть или тревогу, сколько напомнил о ценности жизни.
Так пронзительно ощущаемой, когда мы сталкиваемся с её окончанием.